Казанский академический русский большой драматический театр имени Качалова показал на Биеннале театрального искусства «Женитьбу» Гоголя. В постановке Ильи Славутского классика оказалась веселым водевилем, главные герои которого неистово ищут счастья.

На московской премьере зрителей ждал сюрприз. Входя в зал, они фактически попадали в сам спектакль. На сцене в кресле-качалке сидел человек, прикрывающий лицо газетой. То был Иван Кузьмич Подколесин (Илья Петров). А на полу, уткнувшись лицом в подушки, спал его слуга Степан (Владимир Леонтьев). Подколесин в трактовке казанцев отчасти напоминает Обломова. Неспешный и нерешительный, он также ожидает «волшебника», который решит все проблемы. И чародей  — Илья Фомич Кочкарев (Марат Голубев) — не заставляет себя ждать. Будто чертик из табакерки появляется с предложением руки и сердца Агафьи Тихоновны. В исполнении Елены Ряшиной она девушка разборчивая, с характером, командным голосом — эдакий солдафон в юбке.

По Гоголю, Кочкарев должен был утереть нос профессиональной свахе Фекле Ивановне (Надежда Ешкилева). Режиссер Славутский не погрешил против авторского замысла, но нашел в нем то, что порой упускают из виду в постановках «Женитьбы». Его сваха — неназойлива, а женихи — не из шапито-шоу. В каждом есть свои плюсы, за каждого можно пойти замуж.

Никанор Иванович Анучкин (Алексей Захаров)  — модник и поэт. Декламирует стихи собственного сочинения, некоторые принадлежат перу Гоголя. Балтазар Балтазарович Жевакин (Виктор Шестаков) танцует, поет, подкручивает усы, подмигивая невесте и ее служанкам. С таким не соскучишься. А Иван Павлович Яичница (Александр Малинин) не стесняется своей фамилии. Несет ее гордо, как и пальто на три размера больше.

Отдельно стоит отметить работу художников. Костюмы Елены Четвертковой  — удачный сплав исторических нарядов и одежды в стиле милитари. Сценограф Игорь Четвертков придумал оригинальный декорационный ход. На его декорации изображены корабли, Зимний дворец, Медный всадник, и всё отражено в Неве, будто в зазеркалье. Две винтовые лестницы по бокам сцены — как мечта женихов, стремящихся подняться выше, женившись на богатой купеческой дочери. Мечтают все, но лишь Подколесину удается взлететь по лестнице вверх — и тут же выпрыгнуть в окно, подальше от счастья...

Невероятное событие по Гоголю в постановке Ильи Славутского удивило Москву необыкновенной добротой и почти водевильной прелестью.

Примечательно: все комплименты, которые хочется адресовать спектаклю, созданному Казанским Академическим Русским Большим Драматическим Театром имени В. И. Качалова, оказываются едва ли не ругательными в Москве. Симпатичный, добрый, веселый, простой, забавный, милый и многие другие эпитеты. Почему-то зачастую такие нехитрые качества спектакля становятся неинтересными столице. Кажется, очень зря.

Именно этот спектакль очень ярко показал, как можно соскучиться по простой и незамудренной постановке без втородонного мира, без притягивания рефлексий на рефлексию, без сложного кроя и вывернутого сюжета. Без необходимости выходить из зала другим
человеком. Иногда очень хочется остаться собой.

Кажется, простая постановка «Женитьбы» Гоголя – очень сложная штука. А Казань так здорово и, кажется, запросто справилась.
В небольшое пространство Малой Сцены Театра им. Вахтангова ловко вписались две винтовые лестницы и черный задник с перевернутым печатно-газетным городом, в котором, вестимо, происходит будущее невероятное событие.

Надворного советника Подколесина (Илья Петров) первая сцена застает прикорнувшим в кресле-качалке под газетой, из которой Иван Кузьмич зачитает заметки, созвучные новостям реальности зрителей: в мире непорядки – часть Испанской страны хочет отделиться, а одна барышня вовсе на престол взойти вздумала. Главная новость с территории «другого Гоголя» («Записки сумасшедшего») о том, что «Земля сядет на Луну» становится первой музыкальной зарисовкой постановки. Странный проход-хоровод персонажей, заговаривающих новость, закручивает и начинает действие.

Главный интриган и виновник последующих событий – Кочкарев Илья Фомич в исполнении Марата Голубева – в почти демоническом, абсолютно черном облачении – с тростью и в цилиндре – появляется у друга и начинает хулиганить гоголевские хулиганства.
Вообще, очень уж красивые костюмы у Елены Четвертковой в этой постановке получились. Залюбоваться. Одни наряды невесты (Елена Ряшина) чего стоят! В целом, визуальный образ Агафьи Тихоновны оказался забавно рифмованным с очень ярким каноном изображений Елизаветы Первой – выбеленной лицо, гофрированные манжеты и фактурные воротники платьев из жестких тканей, забранные рыжие кудри – то в высокую прическу, то под нелепый головной убор. А актерская подача – презабавнейшая – грубоватый заниженный голос, комическая деревянность пластики. Чудесная гоголевская невеста вышла.

И женихи – один другого краше. Широкоплечий до смеха и ушлый до жалости Иван Павлович Яичница (Александр Малинин) контрастирует с изящным и миловидным Никанором Ивановичем Анучкиным (Алексей Захаров). Лихой и отчаянный Балтазар Балтазарович Жевакин (Виктор Шестаков) забавно соперничает с крепким видным купцом Алексеем Дмитриевичем Стариковым (Илья Скрябин). На их комическом фоне неприметный – без особенных внешних характерностей – Подколесин в своем хорошо скроенном, пусть и оттененным синими узорчатыми лампасами и броской оторочкой ворота, но все-таки невзрачном сером костюме не кажется яркой фигурой. Этим, сам того не приметив, Иван Кузьмич распыляет азарт в своем друге, который заплетает интригу так, чтобы все случилось по его воле. Интересно, что привычный акцент мотива случившегося смещен с соперничества «свах» на эгоистический «спортивный интерес» Кочкарева. Поэтому сваха у невесты (Надежда Ешкилева) – не ушлая и суматошная сумасбродка, а миловидная и рассудительная женщина.

Лирику в спектакле разливает менуэт под трогательную песенку о ласточке. Конечно, эта «Ласточка» очень идет влюбленным (ли?) героям. А актерам – эти музыкальные зарисовки.

Ужасно здорово в спектакле выточена неловкость. Ее много – она то и дело возникает между женихами, а потом и между скорыми и неудавшимися в итоге женихом и невестой. Молчание наполнено этой неловкостью, неудобством. Герои переминаются с ноги на ногу, пересаживаются со стула на стул – неловкость неприятна даже физически. Во время знакомства-чаепития из этой неловкости рождается прелестная интермедия с оркестром чайных ложечек.

Спектакль решен довольно нехитро и очень просто, но вовсе не очевидно и совсем не примитивно. Он не заставляет своего зрителя меняться, не вынимает из автора неизвестное раньше, он разрешает и помогает вспомнить то, как сложно просто читать комедию.
Кажется, сейчас такие талантливые напоминания очень нужны.

Директор и главный режиссер Качаловского театра поделился впечатлениями после трех премьерных показов спектакля «Бег» по пьесе Булгакова.

Раскол в обществе, подобный тому, что породил Гражданскую войну в России в 1917 году, прослеживается и сейчас. Если раньше разделение существовало на основе социального неравенства, то в наши дни можно наблюдать разделение по принципу политических взглядов: кто патриоты, кто либералы, кто «либерасты». Об этом сегодня на пресс-конференции в ИА «Татар-информ» заявил директор и главный режиссер казанского Русского драматического театра им. В. Качалова Александр Славутский. После трех премьерных показов спектакля «Бег» по одноименной пьесе Михаила Булгакова Слувутский рассказал о смыслах пьесы и сложностях ее постановки в театре.

«Я очень волновался, делая “Бег”, потому что тут было очень много сложностей. Во-первых, очень сложная драматургия, написанная выдающимся прозаиком нашего времени Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, которого я очень люблю. Во-вторых, это не столько пьеса, сколько киносценарий, с моей точки зрения. Она очень дробная, очень недосказанная, и даже ремарки в ней имеют литературный вес. Поэтому сделать ее в театре было для меня достаточно непросто, – признался режиссер. – Хотя у нас уже есть (в репертуаре – прим. Т-и) спектакль по прозаическому произведению Булгакова “Роковые яйца”. Мы не делали “Бег“ к столетию революции, так получилось, мы не задумывались на эту тему, когда брали его в работу. А когда стали выпускать, тут как раз и подоспел юбилей революции, мы его посвятили (памятной дате – прим. Т-и)».

Постановка вышла в свет 6 октября и рассказывает об окончании Гражданской войны, ужасах смутных времен и человеческих трагедиях после гибели Белого движения. В произведении показаны судьбы белых эмигрантов, выкинутых революцией за границу, суровая обстановка войны, работа фронтового штаба. Пьеса считается знаковым произведением для автора и была написана на основании воспоминаний жены Булгакова об эмигрантской жизни и на мемуарах генерала Слащева.

«Нас интересовали художественные аспекты этого произведения, конечно же, меня волновала проблема гражданской войны. Это страшная вещь, когда отец на сына идет, а сын на отца. Вот этот раскол, то, что в обществе сегодня и происходит: раскол по принципу “кто за что” – кто патриоты, кто либералы, кто “либерасты”. Вот вчера Ксения Собчак (журналистка и телеведущая – прим. Т-и) объявила, что она хочет быть кандидатом в президенты. Очень смешно вчера ее Иван высмеял, и Галкин шутил по этому поводу (телеведущие Иван Ургант и Максим Галкин – прим. Т-и). В общем, когда идет такой раскол в гражданском обществе, я думаю, что это произведение не может быть несовременным. Важно его выразить. Я люблю выражать в форме человеческого общения. Мы взяли очень красивую музыку, и у нас получился “Бег” в ритме вальса. Я пытался изобразить вальс, этот полет во времени», – рассказал Александр Славутский.

Автор постановки признался, что его до сих пор мучает тема внутренних дрязг тех лет, подрывающих все человеческое: семейные, дружеские узы, – разрывающие страну на части. Александр Славутский вспомнил, что в репертуаре Качаловского театра есть еще одна постановка, в которой явно прослеживается эта тематика: моноспектакль актрисы Светланы Романовой о жизни и судьбе Марины Цветаевой.

«Там тоже эта тема прослеживается: почему русский человек должен был оказаться за рубежом и быть там оторванным, а потом приехать и погубить себя где-то в Елабуге. Даже работы не дали человеку в Чистополе, даже посудомойкой не пустили, – выделил режиссер. – Это все кроется в том времени. Ведь это тоже судьба: прообраз генерала Хлудова – Яков Слащев вернулся на родину и преподавал в военной академии. Он был человеком очень резким, довольно резко высказывался по поводу многих вещей. В него кто-то выстрелил из слушателей, он не шелохнулся, повернулся и сказал: “Как воевали, так и стреляйте!” Его убили в 1929 году».

«Для меня лично Россия, дом, земля, родина – это понятия краеугольные, фундаментообразующие. Это та основа, без которой человек не может быть счастлив. Ведь мы же пожили в разное время. Мои коллеги многие убегали за рубеж, уезжали и возвращались. Я никогда не хотел уехать», – заключил режиссер.

В день 125-летия со дня рождения Марины Цветаевой в театре им.В.Качалова был сыгран спектакль «Последний день» по стихам великой поэтессы XX века.

Моноспектакль  «Последний день» созданный ведущей актрисой качаловского театра Светланой Романовой, посвящен Марине Цветаевой, которую актриса с бесконечным уважением называет не иначе, как великой.  В любви к автору таких знаменитых стихов как «Молитва», «Мне нравится, что я больна не вами», «Под лаской плюшевого пледа», актриса не раз признавалась в своих интервью и на творческих встречах. «Светлана Геннадьевна знает о Цветаевой буквально всё, быть может, даже больше иных служителей музея, которые по долгу службы, а не по зову сердца, занимаются исследованиями», — говорят о ней в родном театре. Музыкально-поэтическая композиция стала результатом многолетнего изучения и осмысления всего, что связано с трагической судьбой и  творчеством женщины – поэта. А Марина Цветаева оставила, как значительное творческое наследие: книги лирических стихов, семнадцать поэм, восемь стихотворных драм, так и автобиографическую, мемуарную и историко-литературную прозу, большое количество писем, дневники.

Всё в спектакле располагает к размышлению, всё рифмуется либо со стихами, либо с биографией поэта (сама Марина Ивановна не любила слова «поэтеса»). Камерная обстановка. Актриса в строгом чёрном, напомнит цветаевские строчки: «Продолговатый и твёрдый овал, черного платья раструбы…».

Сцена декорирована просто и, одновременно, изысканно. Круглый столик  покрыт ажурной скатертью. До начала спектакля, в свете софитов она кажется желтой, но стоит прожекторам приглушить своё сияние и монохромный жёлтый распадётся на спектр светло-голубых, нежно-розовых и девственно-желтых цветов — аллегория поэтического феномена Марины Цветаевой, преломленного призмой времени. Возле стола два деревянных стула. Присядет на них героиня за всё время действия, лишь несколько раз,  да и то, на минуточку:  прочесть письмо, написать телеграмму,  рассмотреть фотографию или просто, обессилев от бесконечного бесприютного, полуголодного существования. Всё остальное время, словно птица, попавшая в западню, она будет метаться по сцене от  безысходности.

Говоря о смерти младшей дочери, актриса сделает отталкивающий жест, оглушённая и раздавленная горем, её героиня долго не сможет принять, примерить к себе гибель двухлетнего ребенка. «Старшую у тьмы выхватывая — Младшей не уберегла», — отчаянно напишет она, пытаясь избавиться от гнетущего её чувства вины.

На стене старинные часы. Их стрелки неподвижны. Время остановилось для Марины Цветаевой с арестом её дочери Али, любимого мужа и сестры. По сцене двумя группами расставлены разного размера чемоданы, дорожный сундучок с рукописями, связка книг — символы скитальческой жизни поэта. Всё это соединится в единое целое, когда героиня с сыном Георгием, которого она любя называла Муром, тронется в последний свой прижизненный путь — в эвакуацию, в августе  41-го,  из Москвы в Елабугу.

Название спектакля «Последний день» не случайно. Своё повествование актриса начинает с рассказа о смерти поэта 31 августа 1941 года на съемной квартире в Елабуге. В голосе актрисы звучит горечь,  растерянность, чувство вины – неизменные спутники, пожалуй,  каждой подобной  смерти. «Из петли вынул прохожий. Сына Георгия остановили: «не ходи, там мама!» «Мёртвая?» — сразу догадался тот, так и сел в пыль. Целая сковорода рыбы осталась нетронутой…».

Хозяйке квартиры  новая жиличка показалась странной. Небрежная путаница цветов и стилей в одежде: «юбка длинная чёрная, пальто коричневое ношенное, на голове зеленый берет» – к своей внешности женщина, очевидно, была более чем равнодушна. А чего стоило её устало-категоричное: «Я здесь буду жить, никуда больше не пойду!» Её отрешенность от быта: «она ничего не готовила — не было настроения! Питались они  сыном в столовой…», — вспоминает А.И. Бродельщикова.  Простая женщина, она не угадала состояния той, что поселилась в её доме за занавеской, не усмотрела в её апатии решимость уйти из жизни: «Никто не знает, что я уже год ищу смерти! Примеряю её на себя!» И в след за этим, слова, подтверждающие, что все задумавшие самоубийство хотят  зацепиться за жизнь, ухватиться хоть за соломинку и презирают смерть: «Все уродливо и страшно. Проглотить — мерзость, прыгнуть — враждебность, исконная отвратительность воды… Я не хочу никого пугать… Я не хочу умереть. Я хочу не быть», – озвучит признание Цветаевой актриса. Душа её была уже мертва — стихи не писались, и эта немота угнетала. Всё остальное: поиски работы, разговоры на крыльце с хозяйкой, встречи с приятелями в Чистополе — делалось по инерции. Отчаяние, апатию и  одновременно едва уловимое желание жить, актрисе удаётся передать интонацией, языком жестов:  взмахи рук и их падение, легко сравнимы с биением крыльев большой и сильной, но смертельно раненой птицы.

Неизбывную и невысказанную вслух, разве что отразившуюся  в стихах, печаль непонятости: — мечта о любви, признании вступала в противоречие с особенным ее, нервным, неуступчивым характером и желанием быть во что бы то ни стало самой собой,  —  несёт со сцены зрителю Светлана Романова.

Моноспектакль «Последний день» — это рассказ длиною в жизнь, выстроенный не в хронологическом порядке, а в той особенной последовательности, как если бы прошлое воспроизводилось памятью поэта. Воспоминания  перемежаются стихами, так, что, порою, трудно понять, где кончаются стихотворные строки и начинается проза и наоборот, но проникновенностью  этого монолога актриса добивается высокого градуса. Потому, к финалу, когда актриса зачитывает предсмертные записки, адресованные сыну, семье знакомых из Чистополя, где умоляет не оставлять еще не оперившегося юношу, завершить его воспитание, взять в дети, и тем, кто будет хоронить: «Умоляю, не похороните живой, проверьте хорошенько», в зале проливаются потоки слёз, а тезис: самоубийство-грех, сменяется убеждением: Марина Цветаева не могла иначе. И не петлю она затянула на шее – концы обрубила, словно птица, потеряв смысл жизни, взлетела в высь и камнем бросилась  оземь.  

И было от чего. Счастливое детство оборвалось в одночасье, сообщением старшей сестры Аси: «У мамы был доктор, сказал, что у неё чахотка и она скоро умрёт!» Счастливая любовь осквернили домыслами, несправедливостью, арестом любимого и тенью позора, в который не верила только она, знавшая его, не просто мужа — рыцаря, из тех, что «в роковые времена слагают стансы и идут на плаху», — лучше всех.

Рождённая в той, старой жизни, где даже «домики с знаком породы», где «потолки расписные, до потолков зеркала», Марина Ивановна Цветаева чувствовала себя «обманутой и обокраденной»,  вследствие исторического перелома в судьбе горячо любимой ею России. До конца своих дней она упорно держалась в кругу своих собственных представлений о родине. И даже с некоторым вызовом, свойственным её страстной и колючей натуре, противопоставляла себя всему, что её окружало.

Словом, автор спектакля рассказывает нам жизнь поэта Марины Цветаевой через её смерть. И это нить, где красные бусины простого человеческого и женского счастья тонули в обилии бусин чёрных: чувства вины, страха, унижений и горечи.

Спектакль «Последний день» идёт на малой сцене театра им.В.Качалова уже  около пяти лет и, неизменно, собирает полные залы.  В начале сентября этого года в Елабуге прошел форум с участием внучатой племянницы Марины Цветаевой и большого количества цветаеведов со всей страны. Светлана Геннадьевна Романова за свой спектакль «Последний день» и многолетнюю работу над материалом спектакля была удостоена стать лауреатом  VIII Литературной премии имени Марины Цветаевой. А спектакль 8 октября – в день рождения поэта импровизировано перерос в вечер памяти. Преподавательница русского языка и литературы казанского педагогического колледжа Ибрагимова Рамзия Габдулхаковна вот уже пятый год в этот день приводит в зал своих учеников-студентов первокурсников, будущих учителей. Юноши и девушки, откликнувшись на просьбу Светланы Геннадьевны к залу: «Быть может, кто-то хочет что-то сказать, или прочесть стихи…прошу вас!» прочли несколько стихов из сочинений поэта.

Первой премьерой начавшегося в сентябре театрального сезона в Качаловском театре стал «Бег» Михаила Булгакова в постановке Александра Славутского. Это вторая постановка булгаковской пьесы в этом театре, первая была сделана в семидесятые годы прошлого века Наумом Орловым.

«Куда ж нам плыть?»

«Бег» Михаила Булгакова, созданный автором в 1926—1928 годах, как можно догадаться, хотя и написан по заказу Художественного театра, не был поставлен. Он вообще не увидел свет рампы при жизни автора, и его первая постановка состоялась лишь в 1957 году, да и то в провинции.

Даже финал пьесы, где часть главных героев возвращается на родину, таким образом как бы признав справедливость нового советского строя, не стал индульгенцией для драматурга. Что касается метафоры, столь популярной в советском театре, когда бег, эмиграция неким образом соотносились с «тараканьими бегами», есть такой забавный эпизод в пьесе, то ее притянутость за уши очевидна. Нет, не сумел Михаил Афанасьевич обмануть бдительную советскую цензуру.

Булгаковский «Бег» — пьеса о растоптанных человеческих жизнях, о поломанных судьбах, по которым революция прошлась катком. Эмиграция, бег — вынужденная, но не спасительная мера. Русская интеллигенция, которую Булгаков всегда справедливо считал цветом нации, в начале прошлого века почти поголовно была «больна болезнью, незнакомой душевным и телесным врачам» — ностальгией. Было заражено ею и дворянство. Так что и на константинопольской Истикляль, где традиционно селились русские эмигранты, и под крышами Парижа ностальгия пожирала души. От себя не убежишь.

Михаил Булгаков определил жанр своей пьесы как «Сны», то есть все, что происходило с Россией и ее гражданами в годы революции и после ее, весь слом и разрушенные семейные гнезда — это страшный сон. Постановщик спектакля Александр Славутский определил жанр постановки как «фантасмагория» — в принципе, это понимание булгаковской пьесы тоже в том же ключе.

Режиссер спектакля точно идет за автором, иногда даже слишком подробно в слегка затянутом первом акте, выстраивая модель хаотичного, разваливающегося мира. Основа сценографии (сценограф Александра Патраков) — кубы-ширмы, вращающиеся и создающие объемное пространство, цветовая гамма почти что монохромная.

…Армия отступает, ни железное самообладание Главнокомандующего (Михаил Галицкий), ни жестокость генерала Хлудова (Илья Петров), ни бесшабашность генерала Чарноты (Илья Славутский) ее уже не спасут. Бог отвернулся не только от белой гвардии, но и от России.

В этом хаосе, в круговороте военных событий бегут, сами не зная, куда два человека — Серафима Корзухина (Елена Ряшина) и приват-доцент Голубков (Алексей Захаров). Имена героев говорят сами за себя — Серафима и Голубков. Милые, нелепые, непрактичные люди, не от мира сего.

Надрыв, еще надрыв

Булгаковский «Бег» — пьеса о колоссальном надрыве, надрыве целого народа, потому что не было в стране ни одного человека, которого бы так или иначе не коснулся октябрьский переворот и его последствия. Этот надрыв передан в спектакле какой-то неистовой, болезненной чечеткой, которую танцуют то массовка, то главные герои.

Это — словно всплеск иронии, дьявольского смеха над самим собой, над тем, что не смогли уберечь великую страну. И даже кошмар генерала Хлудова, вестовой Крапилин (Павел Лазарев), казненный по его приказу, не оставляющий его в этих бредовых видениях, появляется отбивающим эту страшную, как дробь пулемета, чечетку.

Но самый страшный надрыв не у Хлудова, чей образ в спектакле как-то не вышел на первый план, а у генерала Чарноты. У Ильи Славутского в образе слилось множество пластов — и храбрость, и бахвальство, и азарт, и любовь, и смелость. И такая безудержная тоска, когда он говорит о том, что видится ему Киев.

Так получилось, что главная любовная сцена в спектакле не между Серафимой и Голубковым, а между Чарнотой и его бывшей походной женой Люськой (Надежда Ешкилева). Когда Чернота, обыграв в Париже в карты жуликоватого мерзавца Корзухина (Марат Голубев), прощается с бывшей любовью.

Чарнота идет этим своим беспечным шагом, такой бравый в нелепых кальсонах, и кладет в ладонь Люськи свой крестик. Знай наших! И страшно в этот миг посмотреть ему в глазах, потому что кажется, что в этой боли можно захлебнуться. Люська закрывает рот, чтобы не зарыдать в голос, и хочется рыдать вместе с ней. Эта минутная сцена — как приговор революции и гражданской войне, разрушившей столько судеб. Ах, война, что ты сделала, подлая.

Что ждало героев «Бега»? Вернувшись в Россию, Серафима и Голубков наверняка были счастливы недолго. Годы репрессий уже наступали, ну а там и ГУЛАГ маячил, от которого не убежать. Хлудов до ГУЛАГа не дожил, там была другая история. Предсказывая, что, вернувшись в Россию, Хлудов будет жить только до первой стенки, к которой его поставят, генерал Чарнота ошибался.

Генерал Яков Слащев, прототип генерала Романа Хлудова, потомственный военный, любимец солдат «генерал Яша», был жив даже когда Булгаков писал «Бег». Он преподавал новым советским офицерам и погиб в 1929 году в собственной квартире. Его убил тремя выстрелами в голову его курсант. Мотив — месть за брата, которого якобы расстелили по приказу Слащева в Николаеве во время гражданской войны. Убийцу выпустили, признав невменяемым.

Впрочем, есть и другая версия — это было время, когда уже начинались «чистки» в армии. Ну а те, кто прошел галлиполийский клоповник и осели в окрестностях Галатской башни в Константинополе, кто доплыл до Марселя и добрался до Парижа, счастливо найдя работу шофера или носильщика, в основном жили долго и в чем-то даже счастливо. Но иногда, наверное, видели во сне, как сильный снег заносит следы. Такой снегопад бывает только в России.

В Казанском академическом русском большом драматическом театре имени В.И. Качалова – премьера. На сцене, спустя более, чем четыре десятилетия, вновь самая гениальная пьеса Михаила Булгакова «Бег».

Этому произведению, написанному в 1926-1927 годах, ужасно не везло не только в сценической жизни, но и в литературоведческой интерпретации. При жизни автора пьеса не только не была поставлена – премьера на сцене не столичного – Сталинградского – театра состоялась лишь в марте 1957 года, но даже и не публиковалась – читатель смог увидеть ее только в 1962 году. И только в 1970 году «Бег» первым из произведений Булгакова был экранизирован в Советском Союзе. Тогда же, в семидесятые годы, была осуществлена постановка и в казанском Качаловском.

Причина такой непопулярности произведения одна: в пьесе суровые критики находили лишь «проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело». Эта цитата из вердикта, вынесенного первым критиком государства – Иосифом Виссарионовичем. Впрочем, Сталин готов был пойти на компромисс с Михаилом Афанасьевичем, если бы тот «изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти, по-своему “честные” Серафимы и всякие приват-доценты, оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа». Но это принципиально бы изменило смысл созданного драматургом, так и не понятый многочисленными интерпретаторами булгаковского гениального предвидения, названного просто, кратко и динамично – «Бег».

– Я делал много красивых, комедийных спектаклей. Захотелось сделать такой, где все жестко, больно, – признался режиссер спектакля Александр Славутский. – Время идет, одна империя сменяет другую, а вокруг столько бед и боли… Мы создаем не место, а образ действия, образ вздыбленной страны, которая несется как во мгле, как кружащийся снег, как вихрь.

Бег – это процесс, который не имеет ни начала, ни конца. В него можно встроиться, запрыгнуть в дребезжащий вагон поезда, а можно выбыть из него, пальнув себе в висок. Правда, остановиться – лучший способ уйти в небытие. Но только бег этим не остановить. Он будет продолжаться. Он вне времени и вне пространства. Он вечен, как сама жизнь.

Этому произведению, написанному в 1926-1927 годах, ужасно не везло не только в сценической жизни, но и в литературоведческой интерпретации. При жизни автора пьеса не только не была поставлена – премьера на сцене не столичного – Сталинградского – театра состоялась лишь в марте 1957 года, но даже и не публиковалась – читатель смог увидеть ее только в 1962 году. И только в 1970 году «Бег» первым из произведений Булгакова был экранизирован в Советском Союзе. Тогда же, в семидесятые годы, была осуществлена постановка и в казанском Качаловском.

Причина такой непопулярности произведения одна: в пьесе суровые критики находили лишь «проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело». Эта цитата из вердикта, вынесенного первым критиком государства – Иосифом Виссарионовичем. Впрочем, Сталин готов был пойти на компромисс с Михаилом Афанасьевичем, если бы тот «изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти, по-своему “честные” Серафимы и всякие приват-доценты, оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа». Но это принципиально бы изменило смысл созданного драматургом, так и не понятый многочисленными интерпретаторами булгаковского гениального предвидения, названного просто, кратко и динамично – «Бег».

– Я делал много красивых, комедийных спектаклей. Захотелось сделать такой, где все жестко, больно, – признался режиссер спектакля Александр Славутский. – Время идет, одна империя сменяет другую, а вокруг столько бед и боли… Мы создаем не место, а образ действия, образ вздыбленной страны, которая несется как во мгле, как кружащийся снег, как вихрь.

Бег – это процесс, который не имеет ни начала, ни конца. В него можно встроиться, запрыгнуть в дребезжащий вагон поезда, а можно выбыть из него, пальнув себе в висок. Правда, остановиться – лучший способ уйти в небытие. Но только бег этим не остановить. Он будет продолжаться. Он вне времени и вне пространства. Он вечен, как сама жизнь.

Уже в первой сцене перед нами Чарнота раскрывает все грани своего таланта: «Я как поехал в штаб к Крапчикову, а он меня, сукин кот, в винт посадил играть... малый в червах... и – на тебе – пулеметы! Буденный – на тебе – с небес! Начисто штаб перебили! Я отстрелялся, в окно и огородами в поселок, к учителю Барабанчикову, давай, говорю, документы! Приползаю сюда, в монастырь, глядь, документы-то бабьи, женины, – мадам Барабанчикова, и удостоверение – беременная! Кругом красные, ну, говорю, кладите меня, как я есть, в церкви! Лежу, рожаю, слышу, шпорами - шлеп, шлеп! Думаю, куда же ты, буденовец, шлепаешь? Ведь твоя смерть лежит под попоною! Ну, приподымай, приподымай ее скорей! Будут тебя хоронить с музыкой! И паспорт он взял, а попону не поднял!»

Кстати, о музыке, что звучит в спектакле в обработке музыкального руководителя инструментальной труппы театра Ляйсан Абдуллиной. Судьба вальса «Recuerdo florido» выглядит сплошным приключением: неизвестно точное время написания – примерно двадцатые годы прошлого теперь уже века, с трудом удалось идентифицировать композитора – кажется, итальянец Энрико Росси, творивший в США, название имеет столь различные переводы – от «Вальса цветов» до «Долины любви», что, кажется, будто это разные произведения… Неимоверно популярный в тридцатые годы, он вдруг исчез из нашей памяти до 1970 года, когда неожиданно всплыл в фильме Марлена Хуциева «Был месяц май», чтобы потом уже прочно войти в гитарный репертуар Петра Тодоровского и Сергея Никитина.

Наверное, не случайно именно этот вальс стал, по замыслу режиссера, лейтмотивом удачливого бега Григория Чарноты.

И навязчивым призраком для его антипода – командующего фронтом Романа Хлудова. Илья Петров удачно воссоздал усталость своего персонажа во второй части театрального повествования, чуть хуже ему удалось передать железный стрежень честного вояки в первой. Хлудов знает свой долг, его профессия – Родину защищать. Он требователен к себе и к окружающим. И всякий, кто не совпадает с его матрицей, должен быть уничтожен. Потому на «дороге к счастью» за его спиной и остаются фонари с повешенными. Он не знает сомнений в своей непогрешимости.

«У тебя перед глазами карта лежит, Российская бывшая империя мерещится, которую ты проиграл на Перекопе, а за спиною солдатишки-покойники расхаживают? – жестко бросает ему Чарнота. – А я человек маленький и что знаю, то знаю про себя! У меня родины более нет! Ты мне ее проиграл!»

Слом «стойкого оловянного солдатика», каковым всегда был Хлудов, происходит в момент осознания напрасности этих жестоких расправ. И тогда к нему приходят души невинно убиенных, воплотившихся в призраке вестового Крапилина (Павел Лазарев). Молодой солдат в исполнении актера, удивительно жизнелюбив, дерзок, по-военному исполнителен, но одновременно милосерден. И этим Крапилин резко отличается от остальных участников бега. Так лихо, так задорно отбиваемая вестовым под вальс Чарноты чечетка становится проклятием бывшего командующего фронтом: словно в судорожной агонии Хлудов вновь и вновь отбивает ее как покаянную молитву, призванную спасти его.

Зато высокопреосвященный Африкан (Геннадий Прытков) начисто забыл и о молитвах, и о душах невинноубиенных, и, пожалуй, о самом Боге. Филигранно выстроив на деталях образ архиепископа, бегущего от паствы своей, актер сумел показать мятущегося человека, готового на все, лишь бы ему не мешали уходить от реальности. Он будет необычайно покладистым в отношениях с теми, кто даст ему хоть какую-то гарантию спокойствия. «Пастырь недостойный, покинувший овцы своя», как его характеризуют остающиеся с паствой монахи, привычным жестом накладывая на себя крестные знамения, словно отмахиваясь от мух, бежит, бежит, бежит – из картины в картину, из сна в сон, из реальности в небытие.

– Для меня «Бег» – это пьеса и о любви. Два центральных персонажа – Голубков и Серафима – в процессе этого бега, этого хаоса, этой социальной фантасмагории обрели друг друга и обрели родину, – уточняет режиссер спектакля. – Моя принципиальная позиция в том, что счастье для человека там, где ты родился, там, где твой снег, там, где твои предки лежат.

Из трех вариантов финала, созданных драматургом на протяжении всей своей жизни, – Хлудов, Голубков и Корзухина возвращались на родину (1927); самоубийство Хлудова с расстрелом «тараканьего царства» и дальнейший бег Голубкова и Корзухиной во Францию (1933); самоубийство Хлудова и возврат Голубкова и Корзухиной в Россию (1937) – Славутский выбрал последний.

«Что это было, Сергуня, за эти полтора года? Сны? – как в бреду уговаривает себя Серафима Корзухина. – Куда мы, зачем бежали? Я хочу опять на Караванную… Я хочу увидеть снег. Я хочу все забыть, хочу сделать так, как будто ничего не было!»

И откликаясь на эти слова, как малого ребенка утешает ее Сергей Голубков: «Ничего не было, все мерещилось… Забудь, забудь. Пройдет еще месяц, мы доберемся, мы вернемся, в это время пойдет снег и наши следы заметет».

Бег остановится? Нет. Это они выпрыгнут из бешено мчащегося потока. Выпрыгнут – и растворятся в небытии.

Елена Ряшина и Алексей Захаров составили на сцене удивительно гармоничную, дополняющую пару, чутко ловящих каждое движение партнера. Их герои – петербургская дама лет двадцати пяти и сын профессора-идеалиста лет двадцати девяти – носят говорящие имена: Серафима (высший ангельский чин, наиболее приближенный к Богу) и Голубков (эта птица во многих культурах символизирует божественную силу и вестника милосердия). Они и впрямь парят над реалиями разрушающейся империи, и актерам в полной мере удалось передать эту сущность булгаковских персонажей. Они не говорят о любви. Они и есть ее воплощение. Чистое, немного наивное и простое. Как снег в России, о котором они грезят.

Другой ипостасью любви выступает неистовая Люська, сначала походная жена Григория Чарноты, а затем такая же походная жена Парамона Корзухина (Марат Голубев). Ее прототип – Нина Николаевна Нечволодова – на фронт Первой мировой войны пошла добровольцем, в Брусиловском прорыве участвовала уже унтер-офицером с двумя Георгиевскими крестами, а после революции вступила в казачий отряд Андрея Шкуро. Люська в пьесе Булгакова такая же безудержная в своей безбашенности, готовая на все, ради того, чтоб быть рядом с любимым и любящим человеком. Но она не может и не хочет прощать лжи, она не может и не хочет ожидать любовных ласк в виде подаяний. И потому Люська рвет отношения с Чарнотой и сбегает в Париж, чтобы стать там полюбовницей Корзухина.

Прототипом Корзухина чаще всего называют петербургского литератора Владимира Пименовича Крымова, который бросил страну, по его словам, «когда рябчик в ресторане стал стоить вместо сорока копеек – шестьдесят, что свидетельствовало о том, что в стране неблагополучно». Сумев сохранить свои капиталы, он почти в каждом европейском государстве приобретал недвижимую собственность.

Герой «Бега» столь же предприимчив, как и его прототип. Марат Голубев скрупулезно передает мелочность Корзухина, его приспособленческую сущность, готовность на любые подлости ради наживы.

Люська, ставшая в Париже мадемуазель Фрежоль, так и не обрела счастья и по-прежнему любит своего Гришу. Сколько боли, сколько надрыва, сколько страстных эмоций и невысказанных чувств вложила Надежда Ешкилева в последнюю реплику, адресованную герою ее романа: «Чарнота! Купи себе штаны!»

Восемь снов – восемь картин бесконечного бега – всякий раз заканчиваются затемнением. Только в снах все более-менее ясно героям булгаковской пьесы. И всякий раз пробуждаясь, они теряют понимание реальности. А может быть, и вся наша жизнь – та самая, что бег – всего лишь сон? И каждый из героев этого сна, как и более поздний персонаж Булгакова, «не заслужил света, он заслужил покой»?

– За такие вещи, как «Бег», можно браться только тогда, когда есть, кому их играть, – убежден Александр Славутский. – У нас выросло молодое талантливое поколение – Илья Петров, Лена Ряшина, Марат Голубев и другие. Так что мы можем себе это позволить.

С этим, должно быть, согласны и казанцы: все премьерные показы проходят с аншлагами и неизменными четвертьчасовыми овациями. Впереди у качаловцев новые рубежи и новые испытания. В планах театра – и шекспировский «Гамлет», и «Дон Кихот» сразу по нескольким источникам от Мигеля де Сааведры до Михаила Булгакова, и «Лес» Александра Островского… Посмотрим, может ли позволить себе труппа и это?

Премьера спектакля-фантасмагории «Бег» по пьесе Михаила Булгакова на сцене театра им. В.И.Качалова не случайно состоялась в эти октябрьские дни. Выпуск нового спектакля качаловцы приурочили к 100-летию Октябрьской революции.


- «Бег» отличается от многих других наших спектаклей - комедийных, легких, где много музыки, танцев. Мне захотелось сделать другой спектакль, где все жестко, страшно, горько и больно. Михаил Булгаков - один из любимых моих писателей, - рассказал художественный руководитель театра, режиссер-постановщик спектакля, народный артист России и Татарстана Александр Славутский. - «Бег» написан в форме снов. Для меня эта пьеса в первую очередь история о любви - любви к своей земле, своему дому, о невозможности жить вдали от родины. Ну не бывает человека без корней, без родины. Те, кто покидали Россию в те сложные времена, хотели вернуться. И если им это не удалось, то возвращаются их внуки, правнуки... И еще «Бег» - это история о любви человеческой, которая есть даже на войне. Именно любовь помогает главным героям - Серафиме и Голубкову - найти друг друга в этом хаосе, вернуться домой и снова обрести веру в жизнь.

Спектакль трудный для меня. С одной стороны, это фантасмагория, сон, а с другой - он наполнен конкретными реалиями революционного времени. Если пространство сцены решено условно, то костюмы точны до самых мелких деталей - рубахи, шинели, сапоги, женские платья, обувь периода Гражданской войны воссозданы предельно реалистично.

Народный артист РТ Илья Славутский в «Беге» исполняет роль генерала Григория Чарноты. За час до выхода на сцену он уже был в костюме своего героя:

- Чарнота - трагикомический образ. В нем много и юмора, и трагедии, и драмы, и лирики... Он многослойный, и я с радостью взялся за эту роль. Сложностей было немало. Во-первых, мой герой - военный. Надо понимать, что это определенная выправка, определенная походка. Костюм, конечно, помогает держать осанку, но его надо уметь носить. И я над этим серьезно работал. И то, что Чарнота - кавалерист, имеет значение: у кавалеристов особая манера держать себя, а при ходьбе он правой рукой делает отмашку.

Во-вторых, Чарнота - казак, и я придал ему донского говора. Делать это надо было мягко, деликатно. Мне очень помогло то, что юность я провел в Ростове-на-Дону и слышал эту речь. Все это вроде бы мелкие детали, подробности, и зрители, возможно, даже не обратят на них внимания, но из таких мелочей складывается образ.

Ощущениями от «Бега» и своего нового образа мы попросили поделиться исполнительницу главной женской роли - роли Серафимы - заслуженную артистку РТ Елену Ряшину:

- Сама тема «Бега» тяжелая - о том, как Гражданская война ломает судьбы людей. Вихрь революции закрутил абсолютно всех, и убежать от него невозможно. Ситуация такова, что в ней нет ни правых, ни виноватых. И можно понять каждого - и красного комиссара Баева, и Хлудова, и Чарноту, и Серафиму, которая уезжает из страны за мужем. Я за каждого переживаю, каждого понимаю... Играю, и у меня текут слезы... Когда работали над спектаклем, много думала: ну почему вот так получилось, что такие замечательные, талантливые, добрые люди остались на обочине жизни? В пьесе Хлудов стреляется. Его прототип генерал-лейтенант Яков Слащев вернулся в Россию, стал преподавателем стрелково-тактических курсов комсостава Красной армии. А в 1929 году он был убит в своей квартире.

Судьба прототипа генерала Чарноты - генерал-лейтенанта Сергея Улагая - сложилась более удачно. Он эмигрировал во Францию, в Марсель, и там организовал казачью цирковую труппу верховых наездников, с которой гастролировал по Европе и Америке. А ведь он был генерал! Смотришь на фотографии эти людей, чувствуешь, через что пришлось им пройти, и понимаешь: не дай бог оказаться в такой ситуации.

Несмотря на серьезность темы, в спектакле есть юмор, смешные моменты. И мы видим, что зрители смеются сквозь слезы. Это на самом деле дорогого стоит.

В преддверии 100-летия Октябрьской революции Казанский БДТ им. В.И. Качалова представил зрителям фантасмагорию в двух действиях «Бег» по одноименной пьесе Михаила Булгакова.

Придя на этот спектакль, можно увидеть по-настоящему бережное отношение к литературному источнику – драматургии великого Булгакова. Режиссер Александр Славутский остался верен себе и подошел к постановке классического произведения, не нарушив академических традиций.

Сюжет пьесы – восемь снов о пережитой и незабытой Гражданской войне – рассказываются театральным языком последовательно и подробно. Спектакль длится полных три часа, но благодаря частой смене эпизодов и их настроения, время проходит незаметно. Декорации, пространство сцены завораживает. Как и всегда, художник-постановщик Качаловского театра, заслуженный деятель искусств России Александр Патраков блестяще решил поставленные перед ним задачи. Зрителю предоставлена замечательная возможность оказаться в исторической обстановке 20-х годов ХХ века, ощутить сначала холод военного Крыма, откуда капитулирует Белая армия, потом – блеск и нищету чужих Константинополя и Парижа… Где найти пристанище людям, потерявшим Родину? В чем их утешение и надежда?

Герои булгаковской пьесы в исполнении качаловцев предстают такими, какими, очевидно, хотел показать их автор произведения – полными противоречий, разных качеств – от самых высоких до низменных. Гражданская война – страшное, необъяснимое явление, а значит в нем не может быть однозначных «героев» и «врагов». Это с новой остротой ощущаешь, смотря спектакль «Бег». Каждый герой вызывает сильное сочувствие к его уставшей от страданий и вечного бега личности. Петербуржцы-интеллигенты Серафима Корзухина (Елена Ряшина) и Сергей Голубков (Алексей Захаров), жестокий и несчастный командующий фронтом Роман Хлудов (Илья Петров), бывший лихой генерал-майор Григорий Чарнота (Илья Славутский), его походная жена Люся (Надежда Ешкилева)... И даже такие одиозные персонажи, как министр-коррупционер Парамон Корзухин (Марат Голубев), довольно трусливо убегающий главнокомандующий Вооруженными силами Юга России (Михаил Галицкий), богатый архиепископ (Геннадий Прытков), корыстный начальник контрразведки Тихий (Николай Чайка) не кажутся счастливыми. Ведь каждому придется нести ответ за эту войну, поломавшую историю страны на «до» и «после»…

Спектакль «Бег» в исполнении артистов театра им. Качалова заставляет в очередной раз задуматься: куда же неслась Россия с 1917 года, столетие назад? Почему рушилась ее привычная действительность, а вместе с ней и людские судьбы? Очень сложные вопросы. Одно понимаешь точно: нельзя забывать те события и поколение, сгоревшее в огне революции и Гражданской войны. Они доказали, что как бы не испытывала человека судьба, он может сохраниться, если остается верен Родине и себе. В этом, наверное, – главная мысль булгаковского «Бега», которую сумели передать качаловцы.

Премьерой спектакля по одноименной пьесе Михаила Булгакова «Бег» открылся 227-ой театральный сезон Качаловского театра. Режиссер-постановщик — Александр Славутский. Спектакль-фантасмагория, где в круговороте пронзительного вальса трагедия сливается с фарсом, реальность с мистическими видениями, абсурд обстоятельств с искренностью чувств, любовь с тоской по родине.

Знаменитая пьеса Михаила Булгакова, написанная в 1928 году, но так и не поставленная при жизни автора, по сей день остается размышлением о людях, выбор перед которыми ставит время, о судьбе страны, и, конечно же, о любви. Яркие, эмоциональные, темпераментные характеры переломной эпохи гражданской войны помещены Булгаковым в фантасмагорическую атмосферу полусна-полуяви, в котором трагическое соседствует с ироническим гротеском и обращает всю свою мощь прямо на зрителя.

Сценическая история произведения довольно скромная: не более десятка постановок. Глобальность темы, смешение жанров и загадочные авторские ремарки, нередко, отпугивают постановщиков.

Работа над пьесой заняла полгода, по театральным меркам это весьма небольшой срок, но в спектакле оказалась задействована практически вся труппа. Зрители это оценили — зал был переполнен и свободных мест не было.

Спасение в любви

На сцене практически не было реалистичных декораций, все образно и весьма условно, лишь металлические конструкции, которые вращали актеры, создавали хронотоп. Для режиссера не столь важно, где Крым, где Париж, а где Константинополь — бег он и есть бег, откуда бы ни бежать.

Но бег Славутского оказался в ритме трагического вальса «Цветущие воспоминания» Энрико Росси. «Как же давно это было, и лишь меня ты любила. И лишь ночами во сне юность приходит ко мне».

— Очень понравился! Он достаточно тяжелый и необычный, но на меня произвел большое впечатление! Даже тот факт, что спектакль идет около 4 часов, не помешал мне смотреть его с большой вовлеченностью и интересом. Если у Булгакова это были завораживающие сны, то здесь мы полностью находимся в реальности, видим и переживаем отрывистые, и завораживающие. Особенно этот вальс, звучавший весь спектакль в разных тонах, я думаю, что он еще долго будет играть у меня в подсознании, — делится своими впечатлениями зрительница спектакля Елена Чуракова.

«Этот спектакль — за гранью рационального понимания зрителями»

Театральная постановка раскрывает тему человека, вырванного из привычного круга жизни и ввергнутого в мясорубку катастрофы, человека, который, лишившись всего, заново учится жить.

Последние месяцы Гражданской войны. В хаосе боев и скитаний, случайных встреч и расставаний переплетаются судьбы людей, ставших изгнанниками на своей земле. Последние бои за Крым, бегство за границу, тяготы эмиграции в Константинополе, поиски счастья в Париже… На этом пути, наполненном накалом страстей, выбором между жизнью и смертью, единственным спасением остается только любовь.

Серафима в исполнении Елены Ряшиной, ненужная своему мужу и отвергнутая им, истинная петербургская дама, о которых пишут поэты.

И Голубков, каким его играет Алексей Захаров, сын петербургского профессора-идеалиста, приват-доцент, в котором прочитывается вся русская интеллигенция. Война помогает героям найти любовь, а любовь помогает выжить.

Генерал-майор Чарнота – Илья Славутский, и его боевая подруга, походная жена, Люська – Надежда Ешкилаева, люди, которые просто зацепились друг за друга в обстоятельствах гражданской войны. И даже ее прощальный крик, полный тоски о былом: «Чарнота! Купи себе штаны!», показывает, что любовь здесь еще вычеркнута.

— Этот спектакль — что-то на пределе. За гранью рационального понимания зрителями. Это одновременно что-то очень глубоко личное и остросоциальное. Не могу дать объективную оценку, после первой половины даже хотели уйти, не понимали концепцию, но все же остались и вот совсем не пожалели, — говорит Марат Суглов.

После премьеры зрители больше пяти минут не отпускали актеров, вызывая их на поклон.