Компактная и простая, по видимости, история открылась новыми гранями. Исследуется неживая жизнь в мертвом городе. Персонажи спектакля – все сплошь участники маскарада, безумного и эксцентричного.
      Живых людей в этом мире действительно нет. Все они фантомы – игры, лакейства, гордости и чести или девических мечтаний о благой и неунизительной свободе. Это именно фантомы – нагло-навязчивые материализации неотступных идей про лучшую жизнь, которая у каждого своя и каждому недоступна.       На фоне сценического гротеска, в приемах которого решено основное действие, на фоне игроков-офицеров, похожих на манекены, и приживалок, одетых в немыслимые туалеты и с птичьими клетками на головах, -- сосредоточенное изложение каждым героем причин своих мучений похоже на душераздирающий вопль, чего уж никак нельзя было предположить в «Пиковой даме» с ее скепсисом, холодной проницательностью и разлитой по всему пространству повести тайной недоброжелательностью, которая так похожа на петербургское воспитание.

      Из короткой пушкинской истории режиссер нафантазировал целый спектакль – с бутафорскими костюмами, феерическими танцами, смешными репризами. «Пиковая дама» - это кружащий голову маскарад, где театральная игра переплетается с игрой судьбы.
                                                      

       «Пиковая дама» – блестящее, но фатальное танго. Это подлинный урок театра, веры в жизнь. Сценография рационально использует алюминиевые переплеты дверей и окон, поднимающиеся или опускающиеся в нужный момент. Следует отметить также изобретательность и красоту костюмов и использованную музыку – фатальное танго для зловещей истории.

Многократные проходы действующих лиц – то ли масок на маскараде, то ли манекенов – пробивают пространство сцены, праздничной мишурой сметая все вокруг. Спектакль ошеломляет техникой мастерства, активной атакой театра, энергетической и действенной.

              Драматическая версия «Пиковой дамы» – стихия гротеска, но с ним удивительным образом уживается психологизм, как выморочное кружение общего танца – с точной проработкой душевных порывов каждого из героев. Спектакль идет на одном дыхании, затягивает в себя, завораживает и пьянит.
                 Ошарашивает смелость, с какой используются все средства театральной выразительности – музыка, сценография, балет... Что, казалось бы, общего между эпохой «Пиковой дамы» и пряным, сверкающим, как ледяной кристалл, танго нашего современника Астора Пьяццоллы? Попадание оказалось просто снайперским – этот властный, колдовской, гипнотический ритм, сумеречное звучание, навязчиво-надсадная мелодия несут в себе и напряженность, и страсть, и тайну, и трагедию. Под стать музыке хореография, великолепно расчерченные движения массовки. И ее невиданные, фантастически прекрасные костюмы, еще более условные, чем декорация.

Летящие где-то в пустом пространстве филенчатые, как бы покрытые изморозью окна, сразу отрывают нас от земного существования. Герои как бы уходят в открытый космос, а там с ними происходят странные мистические события.

       Главным героем «Пиковой дамы» становится петербургский свет – яркая, роскошно одетая, холодная массовка. В этом отношении трактовка режиссера ничуть не расходится с авторской.
                                                                        

          Прекрасный и холодный город, где зимой темнеет надолго и задолго до привычного сумеречного часа, угадывался за каскадом высоких заиндевевших окон. Мимолетные видения северовенецианского маскарада – господа и дамы, приживалки, горничные, мамзели, лакеи и игроки – агрессивно протанцевали спектакль под музыку Пьяццоллы.
        Здесь нет оперных отношений. Все – от Пушкина, чьи герои – так или иначе, alter ego автора, и от театра, по пушкинской воле и своевольно переместившего нас на маскарад в Северную Венецию. «Лирическим» героям придана жесткая функция, - вырваться из неволи. В богатство ли, дающее свободу, в замужество, сулящее другую несвободу. Но «Пиковая дама», старая графиня – главная «маска». Искусительница и обманщица, хихикнув напоследок, вовлекла в демонические пустяки да и бросила – умерла.

       В «Пиковой даме» сюжет рифмуется, спорит с другим. Есть фантасмагория о трех картах, рожденная в недрах холодно-надменного петербургского маскарада. Есть нешуточная драма несостоявшейся любви Лизы и Германа. И есть в «Пиковой даме» третий сюжет, лирико-философский, -- история о том, как убегает, как сыплется сквозь пальцы время.

     Танго масок, фантасмагоричный бал, рефреном проходящий через весь спектакль, - не просто выразительный пластический образ. Красиво, но и пугающе. Бесстрастная вакханалия масок – страшный символ «тайной недоброжелательности», которая царит в обществе, правит судьбами и в прошлом веке, и ныне.

Александр Славутский выбирает одну из мелодий, трепещущий, завораживающий, магический ритм танго нашего современника аргентинца Астора Пьяццоллы, и «кружит» в нем героев «Пиковой дамы». Художник Александр Патраков предлагает такие же завораживающие, то ли вспорхнувшие со старинных фресок, то ли материализовавшиеся из будущего, вневременные костюмы. Так, уже в бале, маскараде, пронизывающем спектакль, начинается игра во время, физически существующее, загадочное, непостижимое, отводящее человеку лишь мгновение. В спектакле «Пиковая дама» старая графиня, а не Германн становится главным действующим лицом. Игра С.Романовой не только оборачивается новыми смыслами образа старой графини, но и по-новому выстраивает всю содержательную вертикаль, казалось бы, знакомой-презнакомой пушкинской повести. Такое случается при несомненных удачах в интерпретациях классики. «Пиковая дама» казанцев – это работа красивая и вписывающаяся в лучшие страницы театральной пушкинианы.
                                                          

     Пушкинская провокация в постановке Александра Славутского приобрела обостренные черты игры. Играли в карты, играли карты, танцевали танго, кружили между стеклянными дверьми, замирали, страсть и азарт накалялись. Аплодисменты режиссеру!

          Здесь, кажется, нет особых режиссерских ходов или придумок: все лавры вроде бы отданы артистам, но на самом деле режиссерская работа в «Пиковой даме» вдохновенна и ювелирна. Спектакль, несмотря на гусарские кители и кринолины дам, до отчаяния современен. Культ молодости – того самого свойства, которое быстро проходит – превращает жизнь в погоню за неуловимым, а в конце пути оставляет человека один на один с ужасом, отчаянием и одряхлевшим телом. С. Романова в роли графини Анны Федотовны не боится быть уродливой, нелепой. Ведет ее к инвалидному креслу миловидная Лиза (Э. Фардеева) с модными мушками на свежем личике, а графиня трепыхается суетливой, припрыгивающей, дерганой походкой, точно сломанный паяц на спутавшихся нитках. И тем внезапнее переход в воспоминания – Анна Федотовна выпрямляется, танцует давно забытый бальный танец – грациозно, изящно, – но шорох у двери возвращает ее в действительность, и старость вновь скручивает ее тело. Остальные же все кичатся своими гладкими лицами, щегольскими прическами, упругими мышцами, пусть и каждый на свой лад. Германн (К. Ярмолинец) – бритый налысо, в очках, больше похожий на кропотливо-спокойного прозектора, чем на инженера, но изнутри раздираемый страстями, алчущий денег, игры, роскоши. Сумасшествие этого Германна – всего лишь взрыв долго копившейся внутренней энергии, не подмигивал ему никто, просто глаза заволокло туманом отчаяния и злобы. Не выдержал организм, рухнули наполеоновские планы: недаром Германн то мнет в руках, то нахлобучивает на голову треуголку. Потеря разума, потеря юности – вновь спектакль о потерях.
                            

          Славутскому близок и театр поэтический. Поэтому его «Пиковая дама» не похожа на те постановки, в которых заземляются пушкинские образы. Участники этого спектакля как бы «парят» над подмостками, пытаясь проникнуть в сферу божественной гармонии текста. И это им удается, особенно Светлане Романовой в образе мистической Графини.